Зарегистрирован: Jan 08, 2011 Сообщения: 131 Откуда: Москва
Добавлено: Вт Ноя 15, 2011 12:26 am Заголовок сообщения:
Оказывается, еще в прошлом году в питерском издательстве вышла книга, посвященная памяти Н. Трауберг:
Дар и крест. Памяти Натальи Трауберг. Сборник статей и воспоминаний.
Зарегистрирован: Nov 11, 2011 Сообщения: 488 Откуда: Petropolis
Добавлено: Вт Ноя 15, 2011 3:10 am Заголовок сообщения:
Случайно обнаружил небольшую статью Н.Л. Трауберг, опубликованную в журнале "Урания" (№ 4, 1996) в качестве послесловия к фрагменту её перевода "Племянника Чародея". Вот она:
Цитата:
ЛЕВ ЛЬЮИСА
Секретарь Клайва С. Льюиса, Уолтер Хупер, отправился лет десять назад в Рим и получил аудиенцию у папы Иоанна-Павла II. Когда появился папа, Хупер стал мучительно припоминать, на кого он так похож. Папа сказал, что очень любит Льюиса, они расстались, и вдруг Хупер понял: папа похож на Аслана, вот на кого.
Другой рассказ, тоже невыдуманный: отец Александр Мень неоднократно говорил и где-то, кажется, писал, что никто не смог изобразить Христа, удалось это одному Льюису, зато в виде льва. И тут задумываешься: а почему, правда, когда Христос появляется в каком-нибудь фильме, на него (намеренно пишу с маленькой буквы) смотреть невозможно? В частности, в фильме Дзефирелли, где один актер другого лучше, чахлый человек с какими-то люминесцирующими веками никуда не годится. Издалека — да; скажем, у Иордана, когда звучат слова об Агнце Божьем; но там нет лица. И смотрите, ни этому актеру, ни герою «Суперзвезды» сравнение со львом нимало не подходит.
Слова Исайи про мирно сосуществующих животных почему-то всегда перевирают. Лев рядом с ягненком не лежит (там — волк с ягненком, барс с козленком, теленок, молодой лев и вол; а в 65-й главе — опять волк и ягненок, лев — один, он просто ест солому). Однако такие воплощения благородства и кротости очень точны. Честертон, применяя свой принцип сочетания несочетаемого, любил напомнить о льве, чтобы христианство не сочли беззубым. У других это получается не столь удачно — так, словно не было «...как овец среди волков». Поистине, прав один литовский патер, заметивший, что быть агнцем куда труднее, чем волком; да это и ясно. Беззубость — плохой образ, «зубов» у христиан действительно нет, равно как и когтей. У них должен быть позвоночник, причем не от себя, а от Бога, но это — совсем о другом. Кстати, насчет позвоночника — это все тот же Честертон.
Но, ничего не попишешь, Лев в Писании есть, мало того — Христа называют Львом из колена Иудина. Когда-то мы с одним человеком говорили и прикидывали, можно ли назвать львом св.Франциска. Конечно, нет. Св.Людовика IX — да, а «зеркало Христа» — ни в коей мере. И нам пришло в голову, что, в сущности, Франциск похож не на Христа, а на человека, в котором живет Христос. Он зеркало не Христа, а Нового Завета. Иначе и невозможно, ведь мы умаляемся как дети, иначе будем мерзко самоуверенны. Один Христос умалился самим Вочеловечением и на ребенка не похож. Слова вроде «когда Он лишь меньшой из взрослых» — дань представлениям прошлого века, которые дошли до полной нелепости в эпоху той же «Суперзвезды». Другое дело, что «взрослый» — еще и синоним слов «суетный» и «важный», то есть ветхий, мирской.
Тогда Христос не меньшой. Он просто не из них.
Посмотрим на Туринскую плащаницу. Такого сочетания строгости и смирения у людей не бывает. Мы не имеем на него права, мы небезгрешны. Если кто-то попытается эту строгость выражать, получится в лучшем случае угрюмость. Мы не знаем, улыбался ли Христос, хотя интонация многих фраз Его передает в любом переводе особый юмор, который чаше всего связывается в памяти с мудрым и чистым евреем. А теперь представьте себе человека, только человека, который вообще не улыбается. Он по меньшей мере невежлив.
Словом, нам сказано быть агнцами среди волков, а в преображенном мире волки лягут смирно, как кошки — но и все. Мы не львы. А как же папа Иоанн-Павел? Тут заключена некая тайна. Сам по себе он славянин атлетического типа, вроде какого-нибудь лыжника. Без благодати этот человеческий тип в его годы (вообще-то, и гораздо раньше) совершенно грубеет. Но и папа, и отец Александр Мень (кстати, сангвиник, что не лучше и не хуже) имеют сходство со львом, и не просто со львом, а со Львом из колена Иудина. Оба они священники. И тут вспоминается, что совсем недавно, на Троицу, священник, его не было видно из-за толпы, возглашавший: «Кто Бог велий яко Бог наш?», голосом походил на льва. Значит, вот что! Это в жизни мы овцы, в литургии мы — львы, все мы, люди, взятые в удел, царственное священство.
Зарегистрирован: Nov 30, 2005 Сообщения: 13944 Откуда: Москва.
Добавлено: Ср Ноя 16, 2011 7:48 am Заголовок сообщения:
Pietro
Дата статьи в журнале понятна. А я про саму статью хочу спросить. Эта статья была написана специально для журнала или когда-то раньше? Спрашиваю потому, что у Н.Л. Трауберг встречаются очень разные высказывания о Хрониках, более поздние - скажем так, несколько критические. _________________ ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖЕН И БУДЬ ЧТО БУДЕТ
"...благородная смерть - это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его".
К.С. Льюис, "Последняя Битва".
В журнале "Урания" № 4 за 1996 г. были опубликованы фрагменты глав 8 и 9 - "О том, как была создана Нарния". Н.Л. Трауберг написала для этой публикации краткое послесловие - "Лев Аслана".
Публикация также была снабжена занятным введением, видимо, от редакции:
Цитата:
В мифологии и фольклоре многих народов лев — символ божественной силы, власти, огня и солнца.. В астрологии Лев — синоним творческой энергии.. Закономерно поэтому, что Лев начинает ;4 нашего журнала, посвященный животным. В литературе образ льва во всем величии своего символизма предстоит в сказках Клайва Льюиса: в них целый мир — Нарния создается из песни льва Аслана.. Итак, приглашаем вас в свидетели творения . Напомним, что вместе с вами наблюдать за тем, как создавалась Нарния, будут персонажи книги «Племянник чародея»: дети – Полли и Дигори, кэбмен с лошадью, дядя Эндрью, чьими стараниями их всех занесло в неведомые миры, и одна довольно неприятная колдунья – к счастью, не из нашего мира.
Итак – внимание, читатель! Ибо как только Аслан закончить петь, вам откроется не только Нарния, но и еще один мир – мир Урании.
Зарегистрирован: Nov 30, 2005 Сообщения: 13944 Откуда: Москва.
Добавлено: Пн Апр 02, 2012 5:30 am Заголовок сообщения:
Нашёл фотографию Н.Л. Трауберг...
Тут она ещё не старая и не больная, какой я её знал последние годы...
P.S.
Если я заслужу право пройти через дверь Хлева и войти в Страну Аслана, - думаю, я увижу тётю Наташу примерно такой.
Хорошая она тут, очень хорошая... _________________ ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖЕН И БУДЬ ЧТО БУДЕТ
"...благородная смерть - это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его".
К.С. Льюис, "Последняя Битва".
Добавлено: Пт Апр 06, 2012 12:51 am Заголовок сообщения:
Цитата:
Если я заслужу право пройти через дверь Хлева и войти в Страну Аслана, - думаю, я увижу тётю Наташу примерно такой.
Хорошая она тут, очень хорошая...
Согласен, очень хорошее фото. Но дорогой, Сокол, если нам действительно посчастливится и мы окажемся в Царстве Христовом, мы увидим друг друга и, в частности, Наталью бесконечно лучше и с неизреченной красотой!
Зарегистрирован: Nov 30, 2005 Сообщения: 13944 Откуда: Москва.
Добавлено: Пт Апр 06, 2012 1:08 am Заголовок сообщения:
Странник писал(а):
Сокол, если нам действительно посчастливится и мы окажемся в Царстве Христовом, мы увидим друг друга и, в частности, Наталью бесконечно лучше и с неизреченной красотой!
Вы всегда умели найти правильные слова. Огромное спасибо! _________________ ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖЕН И БУДЬ ЧТО БУДЕТ
"...благородная смерть - это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его".
К.С. Льюис, "Последняя Битва".
Зарегистрирован: Nov 11, 2011 Сообщения: 488 Откуда: Petropolis
Добавлено: Пн Авг 27, 2012 12:18 am Заголовок сообщения:
Наталья Трауберг о Льюисе: из разных интервью
На самом деле Наталья Леонидовна говорила о Льюисе сравнительно мало. По крайней мере гораздо меньше, чем о Честертоне или Вудхаузе. Несколько статей и предисловий к книгам, упоминания в воспоминаниях мелкой россыпью, да в ряде интервью. Статьи и предисловия достаточно известны и находятся без особого труда. С интервью сложнее: они часто пропадают, да и внимания им уделяется меньше. Потому я попытался собрать наиболее интересные высказывания о Льюисе, которые сохранились в разных интервью Натальи Трауберг. Какие-то цитаты уже появлялись на форуме - тут уж ничего не поделаешь, придётся повторяться.
Виталий Каплан. Открывающий радость: Наталья Трауберг о Клайве Льюисе («Фома», № 2, февр. 2006)
Как Вы думаете, почему англиканин Льюис пользуется таким успехом у воцерковляющихся православных людей, особенно у молодежи?
Этот вопрос я и сама себе не раз задавала, но четкого ответа у меня нет. Может быть, потому, что Льюис обращается преимущественно к разуму. Неофитам это легче понять. Бывает, человек вроде и уверовал во Христа, но не слишком горит верой. То есть разумом он все принимает, более того – испытывает своего рода интеллектуальный восторг, восхищается мудростью христианского учения – но на его реальной жизни это не слишком сказывается. Вот такие люди могут совершенно искренне увлечься книгами Льюиса, считая, что таким образом они постигают христианство. Впрочем, это всего лишь версия, а как там на самом деле... в каждом конкретном случае, видимо, своя причина.
Иногда приходится слышать, что православным не стоит читать инославных авторов – от этого, в частности, предостерегал святитель Игнатий (Брянчанинов). Что Вы об этом думаете?
Ну, определенные основания для таких высказываний у святителя Игнатия были. В его время, во второй половине XIX века, среди российской интеллигенции было в моде католичество, причем крайне непримиримого толка, враждебное и Православию, и русской культуре. Это, кстати, еще Лесков сатирически описал. Одни истерические дамы, практиковавшие “салонное католичество”, чего стоят... Сейчас такого, по словам самих католиков, значительно меньше, да и культурные реалии сегодня совсем другие. Но я, знаете ли, много изучала католическую литературу, долго жила в католической стране – Литве, видела разное, и не будь я лично знакома с действительно замечательными исповедниками – могла бы решить, что все католичество такое. Возможно, святитель Игнатий сталкивался именно с таким крайним изводом католичества.
Разумеется, есть громадная разница между православной и католической мистикой, разница в догматике, в аскетике... Но вряд ли неофит способен постичь эти сложнейшие вещи. А когда речь идет об основных категориях, я не вижу беды в том, чтобы читать произведения любого христианского автора.
Кроме того, есть богословские различия, а есть реальная жизнь. Меня воспитывала православная бабушка, читавшая журналы XIX века, где печатались и отрывки из святителя Игнатия Брянчанинова, и стихи Алексея Хомякова, и многое другое. Их у нас был целый шкаф... Так вот, моя бабушка – традиционная питерская православная женщина – уважала все конфессии. Тем более, в то время – двадцатые-тридцатые годы прошлого века, гонениям подвергались все христиане, и перед лицом безбожной власти все конфессиональные различия казались не столь уж важными. Я помню, как она любила мою преподавательницу французского – католичку, и знакомых лютеран, и тех, кого называли “евангелистами” – кто они были, я до сих пор не знаю... Их высылали из Питера, сажали, порой они возвращались... или не возвращались... Кстати, у Льюиса в “Размышлениях о псалмах” есть такие слова: когда остров веры противостоит такому кошмарному океану, то уже не до наших разделений.
Так что, не думаю, что сейчас, в XXI веке, слова святителя Игнатия нужно воспринимать буквально, и уж тем более использовать их как “дубину”. Это, по-моему, крайняя, начетническая позиция. К тому же его письма были адресованы конкретным людям, со своими духовными особенностями, которым из пастырских соображений, по-видимому, нужно было сказать именно это.
А вот покойному владыке Антонию Сурожскому книги Льюиса очень нравились. Их высоко оценивал епископ Каллист (Уэр), их любят многие православные священники – так что мнение об их “душевредности” весьма и весьма спорное.
Но все ли равноценно в апологетике Льюиса?
Разумеется, не все. Об одной характерной черте – апелляции к разуму, логике – я уже сказала. Впрочем, апологетика – то есть в изначальном смысле “оправдание христианства” – и должна быть обращена к разуму. Но между апологетикой и богословием большая разница. А богослов из Льюиса никакой. У него есть большая книга “Просто христианство”, где он пытается объяснить новоначальным сложнейшие понятия. Конечно, чтобы дать этим попыткам квалифицированную оценку, нужен профессиональный богослов, но я уверена, что любому образованному православному или католику “Просто христианство” не понравится.
Может, это “профессиональный риск миссионера”? Он пытается говорить с несведущими людьми о сложных вещах максимально простым языком – и попадает в ловушку собственного упрощения…
Да, разумеется. Но это ловушка не только для миссионера, но и для его слушателей и читателей. Некоторые попадаются. Я не раз наблюдала, как люди, начитавшись Льюиса, воображали себя великими знатоками богословия. А на самом деле не то чтобы хорошо в нем разбирались – они богословия и в глаза-то не видели. Ведь “Просто христианство” – это вообще не богословский труд, а крайне упрощенная проекция христианского вероучения. Причем, часто упрощенная до неверности.
Можно понять людей, которым в советское время приходилось черпать знания о христианстве из всего, что попадалось под руку. Что-то из Брокгауза, что-то из самиздатовского Льюиса, а что-то и из “Настольного справочника атеиста”. В итоге у этого поколения сложились очень своеобразные, “клочковатые” представления. В том не было его вины. Впрочем, как и особой беды, особенно если люди придерживались важнейшей христианской добродетели – смирения, и не считали свои обрывочные познания истиной в последней инстанции. Но в наше время есть множество других книг, по которым следует знакомиться с основами богословия.
Большинство людей знают Льюиса по “Хроникам Нарнии” и “Письмам Баламута”. Как Вы думаете, почему именно они так привлекательны для современного читателя?
О “Письмах Баламута” я могу ответить словами владыки Антония Сурожского: привлекательность их в том, что простейшие истины христианской аскетики рассказаны там с “обратной стороны”, поданы от лица старого опытного беса-искусителя, который дает своему юному племяннику советы, как эффективнее искушать людей. Неожиданный взгляд, нестандартная подача всегда запоминаются сильнее. Там очень тонко разобраны обычные искушения простого человека. Ведь часто люди, обратившись в христианство, уверены, что отныне с ними всегда все будет в порядке, и у них нет искушений страшнее, чем не вовремя съесть майонез. И замечательно, если, читая “Письма Баламута”, они понимают: это сказано о них, они сами постоянно попадаются на те же крючки, что и герой книги, молодой англичанин, искушаемый бесенком.
Что касается “Хроник Нарнии”, то они очень красивы. Правда, Толкину эта книга категорически не нравилось, но, по-моему, “Нарния” написана очень хорошо. Кроме того, в мировой литературе не так уж много детских сказок, в которых захватывающий сюжет служит раскрытию христианских истин. В советское время у нас о таких и не знали, а потребность в них накапливалась, поэтому, когда были изданы “Хроники Нарнии”, они тут же оказались востребованными.
Другое дело, что зачастую их слава сильно раздута. Многие думают, что это чуть ли не учебник христианства для детей, что любому ребенку они помогут уверовать в Бога. Но на самом деле все куда сложнее.
Может, мои слова прозвучат странно, но, на мой взгляд, дети гораздо хуже, чем о них, как правило, думают взрослые. Все дети в своем развитии проходят такие страшные туннели, такие трудные периоды, что тут никакой Льюис не поможет. Я сужу и по своему собственному детству, и по своим детям, и по внукам – а их у меня шестеро. Что поделать, такова уж человеческая природа. Вполне возможно, что в какой-то период “Хроники Нарнии” у ребенка не пойдут: либо он прочтет их просто как увлекательную сказку, не обращая внимания на христианскую “подкладку”, либо вообще возмутится их излишней назидательностью, менторством – и эффект будет обратный. Так что не стоит считать Льюиса таким уж прекрасным детским писателем и знатоком детской души.
Неужели?
Увы. Он писал детские сказки, но детей не любил, не понимал, и живого общения с ними старался избегать. Что поделаешь, это известный факт. Возможно, причиной было его тяжелое детство – он рано потерял мать, его отец, блестящий юрист, в семейной жизни был человеком тяжелым, несправедливым, сильно пьющим. Затем школа – просто кошмарная: ее директора позднее признали сумасшедшим и отстранили от преподавания... Конечно, все это не могло не повлиять.
А как Вы оцениваете его фантастику? Он же и фантастику писал…
У Льюиса есть такая “Космическая трилогия”. Первый роман, “За пределами безмолвной планеты”, мне совершенно не нравится, это очень слабенькая вещь. Второй, “Переландра”, ужасно нравился Сергею Сергеевичу Аверинцеву, но мне он тоже не близок: меня в нем настолько травмировало буйное противление злу силой – физической силой! – что все остальное я как-то не восприняла. Хотя по художественному уровню это уже лучше. А вот третий роман, “Мерзейшую мощь”, я очень люблю. Я начала его переводить в 1979 году и закончила к Пасхе 1983 года, в Литве. С этим переводом связано много всяких интересных историй, но это уже отдельный разговор. А что касается самого романа, то он удивительно жизненный, причем многое в нем очень напоминает советские реалии 80-х годов – такое вот странное совпадение. Но главное, роман этот глубоко христианский, он – о смирении, с помощью которого только и можно преодолевать торжествующее вокруг зло.
А что Вы считаете у Льюиса самой лучшей вещью?
Пожалуй, короткую притчу “Расторжение брака”. В ней он совсем не ментор, никакой нарочитой назидательности. Написал он ее в 1943 году, в разгар войны. Представьте – мрачный серый город, автобусная остановка, люди в очереди ругаются, приходит автобус, кто-то сумел забраться, кто-то нет... И тут оказывается, что серый город – это ад, а автобус везет тамошних обитателей в рай: кому там понравится – тот останется, кто не захочет – вернется. И далее разыгрываются сцены, замечательные по своей духовной глубине, точности и выверенности. Вот что нужно в театре ставить, вот какое кино по Льюису нужно снимать! Все вертится вокруг человеческого эгоизма. Вроде и просто остаться в раю, никто не гонит – но нужно преодолеть свой эгоизм, вошедший в самую суть, разросшийся в душе. И почти никому это не удается: ни эгоистичной матери, ни эгоистичной жене, ни эгоистичному дядьке... Есть там и дивной красоты “богослов-либерал”, епископ, который улыбнулся “сладкой клерикальной улыбкой” и уехал обратно в свой адский город, потому что там у него общественные дела, там он должен выступить с докладом о том, что Христос умер слишком молодым и поэтому все перепутал – а жил бы долго и счастливо, непременно додумался бы до чего-нибудь либерального... Там непередаваемый юмор... И написано лучше всех остальных книг Льюиса: люди, страсти, самооправдания – все настолько узнаваемо...
Когда Вы начали переводить Льюиса?
На Троицу 1972 года я была под Москвой, в Новой Деревне, в храме, где служил отец Александр Мень. После литургии ко мне подошел отец Сергий Желудков, дал маленькую английскую книжечку “The problem of pain” (которую, как потом выяснилось, ему дала Надежда Яковлевна Мандельштам) и попросил посмотреть – стоит ли ее переводить и запускать в самиздат. С такими просьбами насчет зарубежной христианской литературы ко мне периодически обращались. Причем, чаще всего это были сугубо специальные книги, интересные лишь немногим.
Я взяла эту книжечку. Об авторе я совершенно ничего не знала кроме того, что он дружил с Толкином – об этом мне рассказал Владимир Сергеевич Муравьев, первым совместно с Андреем Андреевичем Кистяковским переведший “Властелина Колец”. В электричке начала читать – и под конец была в полном восторге. Спустя несколько месяцев я закончила перевод и отдала “Страдание” (так мы назвали книгу) в самиздат. С тех пор мне начали поставлять зарубежные издания Льюиса, и я их переводила. Даже норму себе установила: в год одну его книжку или пятнадцать-двадцать эссе.
А как Вы узнали, кто такой Клайв Льюис?
От Владимира Муравьева. Он работал тогда в Библиотеке иностранной литературы, в международном отделе, и у него было достаточно возможностей знакомиться с творчеством западных писателей.
И как дальше складывалась судьба переводов Льюиса?
Со временем и другие стали переводить его на русский. В основном, в “самиздатовском” формате. К примеру, были переводы Татьяны Шапошниковой – именно она, кстати, перевела “Письма Баламута”, и имя “Баламут” она же придумала (хотя, на мой взгляд, не слишком удачное, вот “Гнусик” – это действительно находка). А в 70-е годы в Ленинграде вышла первая часть “Хроник Нарнии” – “Лев, колдунья и платяной шкаф” в переводе Галины Арсеньевны Островской. В издательстве просто не догадались, что это религиозная сказка.
Но по-настоящему издавать Льюиса у нас начали только в конце 80-х годов. В 1988 году мне позвонил Вячеслав Иванович Кураев (отец диакона Андрея Кураева) – он заведовал редакцией философии в “Политиздате”, который тогда трансформировался в издательство “Республика” – и попросил разрешения напечатать Льюиса и Честертона, два томика. Тогда только-только сняли “запрет на религию” и разрешили печатать всё... Откуда он мог узнать о Льюисе? Скорее всего, от своего сына.
Два года я занималась подготовкой переводов к изданию. Надо сказать, это было не так просто – в самиздатовских переводах обнаружилось множество неточностей, ошибок, разночтений, а редакционный план предусматривал очень жесткие сроки, и нам приходилось сидеть ночами. Но мы все же выпустили томик, в который вошло “Просто христианство” и несколько эссе Льюиса, а также томик Честертона – “Вечный человек”.
С тех пор в России было множество разных изданий Льюиса. Но самое полное и самое выверенное – это восьмитомное собрание сочинений, первые тома которого вышли в 1998 году, к столетию автора, а последний, восьмой – в 2004 году. Сейчас готовится к изданию его “Аллегория любви” – научный труд, считающийся классикой английской филологии.
Вы говорили, что Льюис дружил с Дж. Р. Р. Толкином…
Они оба учились в Оксфорде, только в разных колледжах. Там и познакомились. Знакомство переросло в дружбу. Более того, своим обращением к христианству Льюис обязан именно Толкину. Тот в итоге стал ему кем-то вроде крестного. Они много спорили о вере. Льюис говорил, дескать, это ваше христианство – просто миф. А Толкин и другие их общие друзья возражали: ну и что? Миф – это просто способ описать ту реальность, которую невозможно выразить иначе. И вот однажды, 19 сентября 1929 года, они гуляли, спорили, и вдруг у Льюиса что-то словно щелкнуло в голове, и он как-то совершенно иначе увидел мир. С этого дня началось его обращение, он сам описал это в книге “Настигнут радостью” – по сути, духовной автобиографии.
Дружба их была очень крепкой, они были невероятно близки. И даже полушутя, полувсерьез создали братство “инклингов” (игра слов: ink – чернила и inkling – намек) – то есть сообщество пишущих людей, преданных литературе и филологии. Позднее к ним присоединился Чарльз Уильямс, а затем и другие. Дважды в неделю они собирались, иногда в кабачке, иногда у кого-нибудь дома, чаще у Льюиса. Тот вообще располагал к себе окружающих, он был очень обаятелен, в отличие от Толкина, который, напротив, трудно сходился с людьми, был застенчив, и со стороны казалось, что лидирует Льюис, хотя в духовном отношении ведущим был, конечно, Толкин.
А как Толкин относился к книгам Льюиса?
Он очень ценил Льюиса как ученого, но его художественные произведения считал крайне слабыми: сказки вообще никуда не годятся, а трактаты, притчи – хоть и можно читать, но все равно “самодельщина”. Понимаете, Толкин был традиционным католиком и считал, что есть Писание, есть отцы Церкви, и тому, кто приходит к вере, этого достаточно, незачем кормить новоначальных какой-то самопальной апологетикой. На мой взгляд, его позиция близка к тому, о чем писал святитель Игнатий Брянчанинов...
В конце прошлого года на экраны вышел фильм “Лев, колдунья и волшебный шкаф” – экранизация первой части “Хроник Нарнии”. Ожидаете ли Вы в связи с этим всплеска интереса к творчеству Льюиса? И не станет ли отношение к нему после этого более “попсовым”?
Такое может случиться, но будет ли в этом виноват сам Льюис? В конце концов, Толкин тоже не в ответе за своих излишне заигравшихся поклонников, которые поворачивают его Средиземье на 180 градусов и меняют местами добро и зло. Кроме того, я не думаю, что популярность Льюиса так уж сильно вырастет благодаря этому фильму. Все-таки, в некотором смысле, Льюис обречен оставаться маргиналом. Он никогда не достигнет известности Толкина и Честертона. И я думаю, что это хорошо. Пусть его читают те, кому интересны его книги, а не степень его “раскрученности”.
Наталья Леонидовна, а менялось ли Ваше восприятие Льюиса? И если да, то в какую сторону?
Безусловно, менялось. Чем дальше, тем более я понимала: в нем борются свидетель с ментором. И ментор слишком часто побеждает. Поначалу я этого не замечала, мне казалось, что он прежде всего свидетель истины Христовой, что благодаря его книгам люди кардинально меняются. А потом увидела: не так все просто. Люди читают Льюиса, повторяют его построения – примитивные, если богословские, замечательные, если чисто апологетические, переводящие через порог веры или подводящие к нему... Повторяют... А все остальное у них остается, как было. И оказывается, что служить двум господам очень комфортно и даже приятно... Во всяком случае, Льюис этому не мешает. А вот, к примеру, Честертон – мешает. Но это моя личная оценка, и на ее безусловной правильности я не настаиваю.
Только не поймите меня так, что читать его не надо. Просто начать лучше с других. А читая Льюиса – понимать, что это еще далеко не всё. Льюис воздействует на разум, но воздействие на сердце – куда сильнее.
Виталий Каплан. Путь в пространство красоты: О христианских сказочниках. («Фома», № 8, авг. 2007 г.)
Но ведь уже не один десяток лет ведутся споры о христианском содержании «Властелина колец». Многие упирают на то, что Средиземье – это совершенно ветхозаветный мир, в котором не было ни Боговоплощения, ни крестной жертвы, ни Воскресения…
Действительно, их там нет. Толкин, в отличие от Льюиса с его «Хрониками Нарнии», не описал эти вещи даже в метафорах. Но плоды Благой Вести во «Властелине колец» вполне заметны. Герои ведут себя как христиане. Например, жалость Фродо к Горлуму, предельное смирение Сэма – это же всё совершенно новозаветные формы поведения. То есть, хотя внешние реалии Средиземья и укладываются в ветхозаветные рамки, поведение героев, а главное, их мотивация, в эти рамки уже не умещаются. И это очень смелый ход. Да, там нет ни слова о Троице – и слава Богу! Потому что иначе могла бы получиться профанация.
Кстати, если сравнивать Толкина и Льюиса, то у последнего в гораздо большей степени видна пропагандистская заданность. Сказки Льюиса неверующий ребенок нередко воспринимает как навязчивую катехизацию. Толкина так не воспримут никогда.
Дональд Марсден, Лариса Жукова. Наталия Трауберг: «The Problem of Pain» советского самиздата («Нарния. Служение детям», № 1, 2004 г.)
Как началось Ваше знакомство с книгами Льюиса?
Внезапно в 72-ом году на праздник Троицы, еще не начав переводить Честертона, я получила посылку от отца Александра – книжку Льюиса «The Problem of Pain». Это была первая книжка Льюиса, которую я видела. Мой друг, служивший в библиотеке, замечательный англеист Н.С. Муравьев, уже знал Толкина, да и я слышала фамилию Льюиса в ряде знакомых Толкина. Но и про Толкина мы тогда как следует еще и не знали, например, что он верующий, хотя я к тому времени уже прочитала «Властелина колец». Очень мне понравилось. Тогда его еще можно было воспринять без искажений. Это сейчас это произведение сильно исказили. Недавно был большой круглый стол в РГГУ по проблеме Толкина, а заодно и Люиса.
Пришли толкинисты и нас чуть не поубивали. Как они кричали! Это была почти драка... Итак, отец Александр сказал, что Льюис – хороший апологет. Я взяла «The Problem...» и поехала к подруге, которая работала в музее в Мураново. По дороге начала читать, и до того мне понравилась эта книга, что я тут же приступила к переводу.Тогда же было немедленно решено перевозить по одной книге Льюиса в год по этим проложенным каналам. И в 72-ом я перевела «The Problem...» и назвала «Страдания», потому что слово problem по-английски очень простое, по-русски мы скажем «не ваше дело» или «это ваше дело», а у нас калькируют «это ваша проблема». Слово «problem» – ученое, в русском языке оно гораздо уже по значению, чем в английском, а «pain» в данном случае не боль, а страдание. Как бы то ни было, следующим я перевела «Miracles» и назвала «Чудо», а не чудеса. Чудеса – это такое восклицание: «О, чудеса!». Это почти междометие по-русски. И название книги получилось, соответственно, в единственном числе.
Ну а что же с «Хрониками Нарнии»?
К 79-му году было уже переведено пять сказок из семи, и я перевела из них четыре. Они немедленно выходили в мир, отец Александр сдавал их машинисткам, самиздат выпускал их со всякими огрехами, ошибками!
Слова не понимались, некоторые фразы приняли совершенно противоположный смысл. И, кроме того, часто пропускались целые отрывки текста, чтобы скорее напечатать.
Выбрасывалась часть разговоров, какие-то рассуждения. Например, оказалось, что в сказке «Конь и его мальчик» нет и трети книги.
Мы хотели, чтобы «Хроники» вышли в издательстве «Два слона». Но перед этим ко мне пришли из другого издательства и сказали: «Дайте нам сказки. Мы издадим их большим толстым томом, а «Слоны» неизвестно когда сделают». «Слоны» тогда только-только начинали издавать. И я ответила, что не могу дать им. Тогда они стали просить, чтобы я обманула «Слонов». Они хотели ограбить, утащить сказки, но я твердо сказала им, что так делать не буду. «Хорошо, – сказали они. – Мы сделаем так: мы – переводчики, а вы – главный редактор». Почему-то им казалось, что я на это соглашусь. Но это не поддается никакому человеческому разумению. Конечно, я отдала книги «Слонам»! Мы смотрели на произведения Льюиса как на корпус, который нужно издавать весь. Льюис – проповедник невероятной силы, а «Хроники» – очень хорошая проповедь. И Льюис словно открыл дверцу и вошел!
Как была издана первая детская книжка?
Была очень интересная история с одной детской книгой. Детские книги очень трудно к нам доходили. В 1972 году, мой друг, теперь священник в Бергамо, а тогда просто Владик Зелинский, работавший на кафедре философии, очень образованный человек, близкий к правозащитникам, обратившийся незадолго до этого случая, привел к нам домой своего специалиста по итальянской философии Юру Мальцева.
В отличие от Владика, который был женат, Юра был одиноким, застенчивым и ученым молодым человек, очень приятным, но его уволили, и ему просто негде было заработать. А поскольку я переводила романы с итальянского, а он был италист, то все уступила ему. Просто ходила и сдавала романы в издательство, и отдавала ему деньги. Он часто сидел у нас в гостях, как будто пригрелся у нас. Он не был никаким правозащитником, а уволили его за очаровательные письма. Он все время писал в КГБ: «Мне не нравится советский строй, я не хочу тут жить, больше всего мне нравится Италия. Я – италист, и разрешите мне жить в Италии». Его сажали в сумасшедший дом, признавали совершенно нормальным, каковым он и был, а потом снова сажали. Он посидит немножко, а потом выходит и ему нечего есть.
В 74-ом году, все еще не прекращая писать письма в КГБ, он пришел к нам и сказал: «Я здесь задыхаюсь, умираю, хочу в Италию и все». Моя дочь говорит:
– Юра, до Пасхи Вы уедете.
– Ну, знаешь... – ответил он. – Как это?
– Уедете и все.
– Чудес не бывает... – сказал тогда неверующий Юра.
– Что Вы! Только чудеса и бывают! – воскликнула четырнадцатилетняя девочка, все время получавшая какие-то чудеса от Бога.
Тогда он печально ответил:
– Если я уеду до Пасхи, то я узнаю, какая самая лучшая книжка про кошек, и тебе пришлю...
И действительно, он уехал. Он так надоел кгбешникам! Так он и застрял в Италии, преподает русскую литературу. Женился. Обратился. И действительно прислал «Томасину» Гэлико. Когда я вернулась с почты, взяла в руки книгу, села в кресло и, как Алиса в луже слез, рыдала, пока ее не прочла.
Это была первая самиздатовская книжка, которую я отдала отцу Александру, не считая Льюиса. Она была популярной. Потом я перевела «Дженни», потом «Ослиное чудо» и еще повесть. Что было еще детское, уже не припомню. Мои дети были уже большими, в возрасте, когда уже не читают детских книг и еще не читают снова.
Наверное, в то время произошло много случаев, которых по праву можно назвать чудесами?
В 79-ом году я начала переводить роман, который по-русски называется «Мерзейшая мощь». Роман мне очень понравился, страшный такой роман. Там ученый, институт NAIS. Роман большой, поэтому я переводила его медленно. И тут произошли очень смешные вещи...
Я переводила его в Литве. Дети, устав от брежневско-андроповской Москвы, от тяжелого духа 80-х годов, которые были самыми мерзкими за все время советской власти, попросились уехать в Литву. Это маленькая страна, где, по крайней мере, знаешь, кто твой сосед. Проживали мы какие-то мучительные годы перед переломом 85-го, находясь вроде бы как «на земле», в Вильнюсе. Мимо нашего дома шли танки, у меня жил тайный католический священник, монах, он служил мессу по ночам.
Днем он работал в милиции, и однажды оттуда принес несколько рулонов плотной бумаги, и моя дочь, и внуки, и невестка, печатали на этих рулонах, и первые экземпляры «Мерзейшей мощи» напечатаны на рулонах, их нужно было читать как древний папирус. И они до сих пор существуют в одном из музеев Германии.
А вокруг все происходило как в романе «Мерзейшая мощь»! Там происходит нагнетание зла невероятной силы, а в маленьком поместье Сент-Энн живут люди, которые молятся богу каких-то кошек, галок, медведь у них там живет. И они ничего не делают, а просто ждут. И тут начинаются чудеса...
Причем, в этом романе были изображены все советские руководители. Там был такой шамкающий гений, странный, директор института NAIS, похожий на Брежнева. Затем появился Андропов, страшный, как я ни знаю что, от одного его вида становилось жутко. А в романе, напротив, появился седой человек, железный, жесткий, с ослепительными зубами. А когда я закончила роман, в 83 году, появился Горбачев, а в романе появился либерал, который возглавил все, что осталось – университет NAIS. Он вылитый Горбачев: высокий, коренастый, как бы либерал. Так что этот роман разыгрывался как сказка. Хотя, на самом деле, не надо никаких сказок, они всегда менее реалистичны, чем жизнь.
Когда мы переехали обратно в Москву и жить стало немножко получше, то мы издали этот роман.
В то время за религиозный самиздат не сажали, собрались бы сажать – посадили бы. Но некоторые в то время все же были очень гонимы. А.М. Бычков из баптистов, например... Поток литературы был довольно большим, но сажать не считали нужным до поры до времени. По видимому, готовился удар к 86-му году, когда был нанесен очень серьезный удар по отцу Александру, но запоздалый. О нем была опубликована совершенно отвратительная, в суперсоветском стиле, статья в газете «Труд». Так всегда начинались гонения. Но в 1986 году у власти был Горбачев, а в 88-ом вышла религиозная статья, и разрешили свободу.
Но никаких гарантий, что не посадят за самиздат, не было. Я помню, когда был обыск у Андрея Бессмертного (это псевдоним его псевдодедушки, потому что у него был настоящий дедушка капиталист, а потом бабушка вышла замуж за коммуниста, у которого была фамилия Бессмертный), в доме боялись, что их примут за семью капиталистов. Сейчас он живет в Америке в Вашингтоне и называется то Демировым, то Бессмертным. При обыске уже было известно, что в доме ничего нет, и был уже февраль, 88-ой год. Но – никаких гарантий... Никто об этом не думал, мы просто не могли об этом думать. Все просто дальше трудились и трудились, боялись...
Понимают ли сейчас Льюиса?
Понимают ли Льюиса сейчас? Это больная тема... Я плачу и рыдаю, когда думаю о «Хрониках Нарнии». Однажды на одной из встреч я стала об этом говорить с большой грустью, но в аудитории все так воспротивились: «Да что Вы говорите, все так понимают!» Нет, нет, не готова была Россия принять «Хроники». Не понимают их, а ровно наоборот. Так и за то спасибо, что их просто не понимают...
Мы, издатели, стараемся, как можем, предисловие пишем: я писала, Кротов писал, Кураев, Аверинцев, но мало кто предисловие читает, уж не дети во всяком случае. Но что поделаешь... Вышел сеятель сеять, и надо рассчитывать, что очень много семян будет падать неизвестно зачем. Удивительно, что вообще как-то восприняли. Ведь сколько лет верующие родители боялись детям сказать о Боге! А ведь Россия – это не Германия, и Павлик Морозов – это исключительный случай, если он вообще был. Как правило, дети не доносили на своих родителей.
И такой случай, как у меня – бабушка воспитывала меня религиозной, не обращая ни на что внимания, – это редкость. Еще хуже восприняли Толкина – его вообще перевернули с точностью наоборот, а Льюиса просто не понимают. А ведь он такой очаровательный, там столько прелестных вещей: звери, дяди какие-то... Сказка добивается своей цели. Сейчас о Льюисе многое можно прочитать в интернете. Наверное, эти сайты Бог послал. Не очень важно, что думают о Льюисе взрослые. Для них есть другие апологеты. Речь идет о детях. Сказки пропадают – жалко. Наверное, дети сайт не читают. Для меня это очень грустная тема.
Вообще, за то, что за чтение Льюиса в России не сажают – за это нужно благодарить день и ночь.
Если один человек прочитает его и поймет, как надо, это уже прогресс.
Непонимание – это есть «The Problem of Pain» современности...
Борис Колымагин. Всегда ли побеждает побежденный? («Литературная газета», 26 апр. 2000 г.)
А Льюис – как вы его открыли?
В 1972 году о. Сергий Желудков и о. Александр Мень дали мне почитать трактат «Страдание».
Хотели узнать, не годится ли он для самиздата. Я пришла в восторг, и тут же села за работу. И с этих пор переводила по книжке Льюиса в год. С самиздатским Льюисом связаны любопытные сюжеты.
Например, такой. О. Сергий Желудков выписывал из льюисовских работ целые отрывки и вставлял в письма, адресованные Крониду Любарскому, который сидел в лагере. О. Сергия вызвали и спросили, что он цитирует. Он простодушно спросил меня по телефону: «Наташа, Льюис есть в библиотеке?» Я говорю: «Смотря какой. Одни книжки есть, других нет». Он хотел «им» сказать, что это переводы книг, которые есть не в спецхране, легально. Не помню, чем все это кончилось. Что до Любарского, Льюис ему не понравился, вернее – ничуть не убедил. Переписка издана, об этом можно прочитать.
А вы видели тот круг людей, который читал ваши переводы? Слышали отзывы, общались со своими читателями?
Отчасти. В Новой Деревне (куда перевели о. Александра) стало очень много новых людей, а ездить туда часто я не могла. В 1972 году произошел демографический взрыв – появилось очень много неофитов. Приход заметно вырос, и буквально каждый читал Льюиса. А в Москве сложился кружок – отнюдь не из самиздата, – где очень любили Льюиса и Честертона. Это С.С. Аверинцев, Ю.А. Шрейдер, Августин Янулайтис, еще два-три человека. В 1974 году мы основали Честертоновское общество, как раз в столетнюю годовщину его рождения, 29 мая. Собрались у меня, выбрали председателем кота. Где этот кот… Сейчас, минуточку, вот его фотография. Настоящий котяра. Кеша, бессменный председатель. Ему было два года. По-английски мы его назвали Иниосент Коттон Грей… Льюиса продолжали переводить. Из Ленинграда приехала Таня Шапошникова. Она перевела две сказки и письма, как она назвала, Баламута. Я их отредактировала, синтаксически они были довольно беспомощными, а вот лексические находки были. Именно она выдумала «Баламут», хотя в оригинале, конечно, другая игра.
С конца 79-го года мы с дочерью жили в Литве пять лет. И я перевела там три романа Честертона. Переводила и других религиозных авторов. О. Саймона Тагуэлла, Габриэля Марселя пыталась… Когда мы переписывались с Аверинцевым, он их так называл: «Дорогой» – это Честертон, а «Золотой» Льюис. Не думаю, что придрались бы перлюстраторы. Мы просто играли. В 1988 году меня пригласил Кураев, отец диакона Андрея, заведовавший в Политиздате редакцией философии, сказал, что прочитал Честертона в самиздате и хотел бы его напечатать. Это был симпатичный человек, читавший на работе одно, а дома – другое. Он выпустил сборник честертоновских трактатов, а потом – и льюисовских.
Ваши любимые авторы сильно повлияли на религиозную топографию?
Зарегистрирован: Nov 30, 2005 Сообщения: 13944 Откуда: Москва.
Добавлено: Чт Май 02, 2013 7:00 pm Заголовок сообщения:
Вот очень хорошая статья, ОПУБЛИКОВАННАЯ в издании "Церковный Вестник" (ЦВ № 7 (404) апрель 2009 / 10 апреля 2009 г.).
Статья старая, появилась вскоре после кончины Н.Л. Трауберг.
Думаю, данный материал нужно скопировать на форум.
Чтобы было удобнее читать, - не буду делать теги цитаты, - всё, что ниже звёздочек, - не моё.
********
Зоркость и надежда. Памяти Натальи Трауберг
1 апреля после тяжелой болезни отошла ко Господу Наталья Леонидовна Трауберг — христианский просветитель, публицист, переводчик. Отпевание почившей прошло 4 апреля в храме Успения Пресвятой Богородицы на Успенском Вражке. Проститься с Натальей Леонидовной пришли несколько сот человек. Большинство из них впервые увидели Наталью Леонидовну в монашеском облачении и апостольнике — будучи монахиней в миру, она носила имя Иоанны. Свое соболезнование близким почившей прислал Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.
Наталья Леонидовна Трауберг переводила очень много, еще больше правила чужие переводы — невидимый миру труд двойного самоотречения, сначала во имя автора, потом во имя переводчика, как правило, куда хуже нее знавшего свое дело. И все же в памяти и истории она останется переводчиком прежде всего трех: Честертона, Льюиса и Вудхауза.
В юности она училась у О.М. Фрейденберг и В.М. Жирмунского, мечтала заниматься медиевистикой, но конец этим мечтаниям положила борьба с «космополитами» и то, что саму медиевистику в те годы, по словам Трауберг, «просто отменили». Наталья Леонидовна оказалась «сослана» в прозаический перевод. Можно сказать, что эта ссылка стала для нее уютным убежищем, но все же просто переводчиком она быть не смогла.
В 1950-е годы Трауберг переводила для издательства «Художественная литература» Гарсиа Лорку, Хулио Кортасара, Эжена Ионеско, Луиджи Пиранделло и др., а уже с конца 50-х — Честертона для подпольного распространения. В середине 60-х протоиерей Александр Мень дал понять своему ближайшему окружению, что Честертон — «это то, что нам нужно». Тогда-то и началась ее активная переводческая работа для самиздата. Именно о. Александр в 1972 году вручил Наталье Леонидовне трактат Льюиса «Страдание», с которого и началось знакомство с его книгами в России. По словам поэта и филолога Ольги Седаковой, переводы и благовестие Трауберг позволили укорениться на нашей почве «новой апологетике», существовавшей в ХХ веке только в Англии и предполагавшей «не побег от мира (в древлее благочестие, в «веру отцов»), а веселую битву с миром, битву непримиримую».
Обрести голос можно по-разному. Считается, что задача переводчика — как можно точнее передать смысл написанного на другом языке, и это действительно так. Но бывает, очень редко, что переводчик отдает автору свой голос. Наталья Леонидовна отдала свой голос трем любимым ею авторам. И тем самым, по евангельскому закону, обрела его. Лучшие переводчики «лицедействуют» в самом высоком смысле этого слова — и часто очень переживают из-за своей театральности. Она, уже как автор статей и воспоминаний, переживала о другом: о том, что ее собственный, неповторимый стиль примут за показной.
Много лет она только переводила, всю свою любовь к авторам вплавляя в переводы, и эта любовь была составляющим ее работы: «Всех писателей, очень любимых, которых я переводила, уже кто-то тоже переводил. Например, Честертона. Возможно, эти переводчики не настолько его любили, как я, но они были талантливы».
Хороших переводчиков много, но тех, кто берет на себя ответственность за своего автора, ответственность перед Богом и людьми, — единицы. Она взялась держать ответ за любимого с юности Честертона, позднее увидев в нем пророка, «переводчика с Божьего языка на человеческий своего времени» и «учителя надежды»; за Льюиса, наставника новоначальных и противоядия против мира сего, когда переводила его для самиздата; за «райского» Вудхауза, чья умная и детская веселость так помогает против «мерзейшей мощи». По-английски Честертон и Льюис, быть может, не совсем такие, как в переводах Н.Л., но по-русски они отныне говорят именно этим голосом, не столько переведенные, сколько вызванные к настоящей, полнокровной жизни (а Вудхауз при этом еще и поразительно «похож» на оригинал). Теперь невозможно переводить их, не сверяясь с этим голосом — не чтобы копировать, но чтобы почувствовать его звучание, как, переводя живого автора, нельзя не слышать звук его голоса, манеру его речи.
Собственный голос, отданный переводам, заново родился в них для проповеди. Доминиканская традиция с ее обетом всегда благовествовать оказалась ей особенно близка. С начала девяностых Н.Л. благовествует без передышки — в лекциях (от Беовульфа до Вудхауза), в радиопередачах, бесчисленных статьях и предисловиях. Как в Ленинграде 50-х годов странно было писать стихи, не «окормляясь» у Анны Ахматовой, так в Москве в последние два десятка лет странно было заниматься английскими христианскими писателями ХХ века (помимо основной троицы это Дороти Сэйерс, Чарльз Уильямс, Джон Толкин, Томас Элиот), не «благословившись» у Натальи Леонидовны. Это как-то разумелось само собою: Волга впадает в Каспийское море; блаженны плачущие, ибо они утешатся; хочешь заниматься английскими христианами как полагается — не греши, зайди в дом в Чистом переулке, что напротив патриархии. Она умела и любила общаться лично, и очень уставала от нескончаемых гостей, и жаловалась, и снова звала — собеседовать и, совсем незаметно, «окормлять». Культура ХХ века у нее за чашкой чая сгущалась до осязаемости: достаточно сказать, что Н.Л. была хорошо знакома с Ахматовой и Пастернаком, Бродским и Бёллем, дружна с Сергеем Сергеевичем Аверинцевым и Томасом Венцловой. Своим физическим присутствием она сообщала «культурной жизни столицы» человеческое измерение.
Наталья Леонидовна была органически чужда какой бы то ни было партийности. В этом не было ни нарочитой бескомпромиссности, ни интеллигентского оппортунизма — широкая и разнообразная дружба была уютнее и естественнее любой партии, именно поэтому ее «круг» был так невероятно пестр и широк. Кроме того, советская действительность дискредитировала сам принцип организации в сообщества, и от этого нужно было скрываться либо в откровенно несоветских формах, вроде католического ордена, либо в игре (не случайно столь важное для Н.Л. честертоновское общество возглавлял ее кот), либо в общине — и, по всей видимости, таковую Н.Л. в конце концов обрела. Именно эту беспартийность она и проповедовала усерднее всего, не уставая говорить о том, как опасно привнесение в церковь советской привычки деления на своих и чужих, и как необходим и труден «царский путь» между искушениями «Севера и Юга», тоталитаризма и либерализма.
Большая часть жизни Натальи Леонидовны прошла при советской власти, и она переживала трагедию своей «больной страны» (слова из очень важного для нее стихотворения Честертона) именно как духовную болезнь. Она считала, что борьба с симптомами этой болезни продолжается в душе каждого из нас: «Ясно, что советского в жизни ровно столько, сколько его в нас. Казалось бы, избавляться от именно своих советских свойств — это давно не идеология, а именно свойства души, но очень уж они въелись, и больше всего, как ни странно, у людей, пришедших в церковь. Свойства эти, зацепленные за себялюбие, — досада, самоутверждение, невнимание к другим, — часто проявляются в одном действии, которые обстоятельные католики назвали бы грехом против надежды, а заодно — и против милосердия».
Образ «странной барышни» — а в случае чего и «махрового мракобеса» — помогал ломать границы, и Наталья Леонидовна этим виртуозно пользовалась. Наследница высокой христианской традиции юродства, она могла посреди академического собрания, неотвратимо сползающего в фальшь и мертвечину, вдруг встать и сказать что-то очень простое и совершенно необходимое. Она не была бойцом, но, когда нужно было сказать слово истины, вела себя достойно.
В последние десятилетия Н.Л. была тем, что по-английски называется moral teacher, а на русский толком не переводится (в двухтысячных один за другим вышли ее сборники «Неожиданный Честертон», где малоизвестные переводы Честертона чередуются с рассказами о нем и о истории его восприятия в России, «Невидимая кошка», где собраны эссе и предисловия к публиковавшимся прежде переводам, и, наконец, «Сама жизнь» — собственно moral writing в форме автобиографических заметок). Язык не поворачивается назвать ее учителем или апологетом, хотя надо бы: она не поучала, а самим своим присутствием запечатлевала в душе читателя и собеседника узор, который нельзя исказить, не растеряв красоту и евангельскую радость. Так учат добродетели «Цветочки святого Франциска», «Полианна» и милостивые верующие бабушки, легенды о которых живут едва ли не в каждой семье. «Золотым правилом» Натальи Трауберг стали слова, сказанные ее дочери литовским священником Станиславом Добровольским: «Со всеми считайся и туфельки ставь ровно». (Мне эта заповедь была изречена в ответ на предложение направиться по совершенно пустому вестибюлю метро, предназначенному, однако же, для встречного движения. Тогда, после некоторой дискуссии, было решено, что Сократ и Франциск, даром что были юродивыми, определенно слушались бы указателей и светофоров.)
Хорошо, если это «золотое правило» удастся усвоить. Прекрасно сверх всякой меры, если удастся сохранить и передать дальше сам духовный облик Натальи Леонидовны, ведь христианство живо не идеями, а личностями, передачей «эстафеты» из рук в руки. Ее эстафета — удивительное соединение свободы и милости, тишины и достоинства, зоркости и надежды.
Господь, «Творец доброго смеха», по слову Льюиса, призвал ее к Себе 1 апреля. Как тонко и весело благословляет верных Своих Бог Честертона и Вудхауза, Покровитель мудрецов и блаженных!
* * *
Моя пятилетняя дочь спрашивает, кто эта бабушка, с которой мы так долго беседовали:
— Она что, книжки переводит?
— Не только, она — волшебница.
— Настоящая?
— Настоящая.
В последние недели она встречает меня словами:
— Ну как там волшебница Наталья? В порядке?
Да, вот теперь волшебница в порядке.
Николай Эппле.
10 апреля 2009 г. _________________ ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖЕН И БУДЬ ЧТО БУДЕТ
"...благородная смерть - это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его".
К.С. Льюис, "Последняя Битва".
Зарегистрирован: Nov 30, 2005 Сообщения: 13944 Откуда: Москва.
Добавлено: Пт Май 03, 2013 9:49 am Заголовок сообщения:
Валентина писал(а):
Автор писал от всего сердца - и это видно, и это чувствуется!
Ещё бы! Николай Эппле, автор статьи, известный переводчик, глубоко знающий наследие Мастера (и не только), - так что у него было весьма насыщенное общение с Н.Л. Трауберг - и, в основном, очень профессиональное. Хотя, конечно же, говорю это, исходя из личного моего опыта, общение с Н.Л. Трауберг никогда не могло уложиться в рамки определённого формата, - в процессе разговора на ту или другую тему, - беседа становилась всё шире и шире. Н.Л. Трауберг можно сравнить с Платяным Шкафом, - внутри намного больше, чем кажется снаружи. Да, да, да, - Н.Л. Трауберг была Платяным Шкафом - живым. И всяк, туда входящий, обнаруживал столько чудес, что можно сочинять сказку за сказкой. Не зря Николай Эппле сказал своей маленькой дочке, что Н.Л. Трауберг - волшебница. Он был совершенно прав.
Зарегистрирован: Oct 05, 2008 Сообщения: 991 Откуда: Минск
Добавлено: Пт Май 03, 2013 11:17 pm Заголовок сообщения:
Сокол, огромное спасибо за такую статью! Очень душевно и познавательно.
Кстати, в материале упоминаются сборники работ самой Натальи Леонидовны - не переводов (точнее, не только переводов), а именно ее собственных работ: предисловий, статей, заметок
Цитата:
в двухтысячных один за другим вышли ее сборники «Неожиданный Честертон», где малоизвестные переводы Честертона чередуются с рассказами о нем и о истории его восприятия в России, «Невидимая кошка», где собраны эссе и предисловия к публиковавшимся прежде переводам, и, наконец, «Сама жизнь» — собственно moral writing в форме автобиографических заметок
Думаю, необходимо отыскать и выложить электронные версии этих книг. _________________ За Нарнию! За Аслана!
Зарегистрирован: Nov 11, 2011 Сообщения: 488 Откуда: Petropolis
Добавлено: Пт Май 03, 2013 11:56 pm Заголовок сообщения:
Ivan писал(а):
Кстати, в материале упоминаются сборники работ самой Натальи Леонидовны - не переводов (точнее, не только переводов), а именно ее собственных работ: предисловий, статей, заметок
Цитата:
в двухтысячных один за другим вышли ее сборники «Неожиданный Честертон», где малоизвестные переводы Честертона чередуются с рассказами о нем и о истории его восприятия в России, «Невидимая кошка», где собраны эссе и предисловия к публиковавшимся прежде переводам, и, наконец, «Сама жизнь» — собственно moral writing в форме автобиографических заметок
Думаю, необходимо отыскать и выложить электронные версии этих книг.
Часовой пояс: GMT + 6 На страницу Пред.1, 2, 3След.
Страница 2 из 3
Вы можете начинать темы Вы можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
Template->make_filename(): Error - file quick_reply.tpl does not exist
FAQ
Поиск
Группы
Профиль
Вход
