Вы Анонимный пользователь. Вы можете зарегистрироваться, нажав здесь.
Почему мы вправе назвать роман «Пока мы лиц не обрели» христианским? Разместил 29/04/2012
Рекомендуем нашим читателям ознакомиться со статьёй А. Архиповой "Почему мы вправе назвать роман «Пока мы лиц не обрели» христианским?" (Архипова А. Почему мы вправе назвать роман "Пока мы лиц не обрели" христианским? // Льюис К.С. Собрание сочинений: В 8 т. - СПб., 2004. - Т. 2. - С. 366-369.). Данный материал публикуется в Интернете впервые, ранее эта статья существовала только на бумажном носителе.
Почему мы вправе назвать роман «Пока мы лиц не обрели» христианским?
Впервые публикуя книгой новый для русского читателя роман К. С. Льюиса, емкий и многогранный по своему содержанию, мы хотим поставить этот основной вопрос, вынесенный в заглавие статьи. Его зададут себе даже христиане (а может, они в первую очередь и зададут).
Действительно, события, описанные в романе, происходят задолго до Рождества Христова в некоей, по-видимому восточной, стране, которую куда более цивилизованные греки могли бы с полным основанием назвать «варварской». Да ведь и основная сюжетная канва хорошо известна по изящной сказке Апулея об Амуре и Психее. А странствия и страдания льюисовской Психеи и затем установленный в честь нее культ богини Истры напоминают элевсинские мистерии. Автор и сам этого не скрывает и на страницах романа не раз говорит о том, что в научных трудах принято называть «религией умирающего и воскресающего бога».
Я думаю, что попытаться найти ответ на наш вопрос можно, зная Льюиса как писателя. Он обладает редкой и драгоценной способностью: он одинаково свободно пользуется жанром трактата и притчи, часто объединяя их в одно и как бы сам себя комментируя и поясняя. В его распоряжении целый набор удивительных образов, ситуаций, метафор, которые перетекают из текста в текст, видоизменяясь и обрастая новым содержанием. Впрочем, нетрудно заметить, что все это – вариации на одну тему. О дивном льюисовском мире можно говорить бесконечно, вылавливая все новые и новые мотивы и сопоставляя их друг с другом.
В своих романах, сказках, притчах Льюис совсем не так уж часто впрямую говорит о христианстве — он всегда подает его как-то иносказательно, так что иной раз может показаться, что он и вовсе выходит за его рамки. Но на самом деле он просто привлекает все более обширный и разнообразный материал, и тогда происходит поразительная вещь: все, буквально все оказывается чудесным образом взаимосвязано, ничто не выпадает из картины мира, один план бытия просвечивает сквозь другой, и все подчинено одному Сюжету.
Существует громадный пласт человеческой культуры и истории, на который христиане не так уж часто бросают взгляд. Что же происходило там, в дохристианском мире, и как земная история готовилась совершить новый поворот? И ведь почти каждый из нас проходит тот же путь, прежде чем совершится личная Встреча.
Об этой духовной подготовке – роман о Психее.
Все пересказанные в нем мифы – словно ветхие мехи, прорываемые молодым вином; в сиянии грядущего христианства они обретают новое, еще неведомое им самим значение. В ожидании, предчувствии живет Психея. Долгий путь проходит ее сестра Оруаль, чтобы наконец открыть новый смысл во всем, что с ней произошло. Психея становится добровольной жертвой за грехи Глома. Грубый и невежественный Глом – один полюс дохристианского мира. Другой – утонченная греческая цивилизация, отвергающая кажущиеся ей примитивными мифы Глома.
Безусловно, жертва Психеи напоминает нам многое: добровольность ее; Древо, к которому ее привязали; ужас Психеи, когда она чувствует, что ее мечты умирают, уходят от нее; ее спасение и обновление всего ее существа; ее спуск в преисподнюю… Но не стоит слишком поспешно принимать все это за прямую аллегорию евангельских событий. Вернее, мы, конечно, на правильном пути, но попробуем избрать чуть иной угол зрения. В трактате «Просто христианство» Льюис говорит, что, когда Христос начинает работать над нашим внутренним «я», Он постепенно заменяет его другим, новым, превращая нас в существо совершенно иное, обретающее «тот же род жизни, который присущ Богу». В этом смысл метаморфозы Психеи, вот почему она превращается в богиню.
Пожалуй, один из наиболее загадочных персонажей романа – богиня Унгит. Поначалу ничего, кроме ужаса, она не вызывает – не только у Оруали, у которой ужас сочетается с глубоким отвращением, но и почти у всех остальных: например, для Бардии богиня и ее сын-Чудище – нечто «священное и ужасное, похожее на духа, демона или зверя». Но постепенно Оруаль начинает понимать, что какая-то глубокая и непостижимая истина таится в культе Унгит. Знает об этом и Жрец. Но об этом знают и простые гломцы, празднующие Новогодие, когда Жрец выбирается из Дома Унгит, как бы рождаясь вновь. Лис высмеивает этот нелепый, с его точки зрения, обряд – но нельзя забывать, что и сам он принадлежит к народу, совершающему «такие обряды, в которых, говорят, человек умирает, воскресает и живет вновь». Для Жреца Унгит – «мать-земля, прародительница всего сущего», а ее Дом – «яйцо или матка, из которых родился весь мир». Но дли Унгит любить и пожирать, вобрать в себя, завладеть целиком – одно и то же. И когда Оруаль открывает наконец такое же свойство в себе, она сама становится Унгит. И это – начало ее прозрения, раскаяния и обретения новой жизни. И вот тогда голос бога говорит ей загадочные слова: «Умри прежде смерти, потом будет поздно». Что же это значит? Везде и всюду Льюис настойчиво повторяет одну и ту же мысль: необходимо умереть, чтобы родиться заново. «До тех пор пока мы не поднимемся и не пойдем вслед за Христом, мы будем оставаться в составе материальной природы, все еще будем находиться во чреве нашей великой матери. <…> Предавайте смерти свое тщеславие, свои самые сокровенные желания каждый день и свое тело – в конце, отдайте каждую частицу своего существа – и вы найдете жизнь вечную».
Психея отдает себя, жертвует жизнью – и спасается. Оруаль не желает расстаться со своей волей, гневом, отчаянием, ненавистью, своею присваивающей любовью – и губит своих любимых и чуть было не погибает сама. И обе проходят через смерть. Психея спускается в подземное царство и приносит красоту для Унгит. Так сбывается пророчество бога об Оруали: «Ты тоже станешь Психеей в свой срок». Ее уродливый земной облик, облик Унгит, ее смертная и тленная природа погибает, чтобы замениться новым, божественным обликом Психеи. Смерть поглощена победою. Так разрешается тяжба Оруали с богами: они, проведя ее через страдания, сокрушают ее волю, волю существа падшего мира – и возвращают ей ее саму.
Но до тех пор пока Оруаль не желает выпустить Психею из своей власти и не хочет смириться с мыслью, что Психея может быть счастлива вне ее, она упорно не желает верить во все то, что рассказывает ей сестра. В сущности, правда ее и не заботит – ведь главное, что кто-то, будь он злым или добрым, присвоил себе то, что она считала своим и только своим. Гораздо удобнее, спокойнее считать галлюцинацией прекрасный дворец, а то и попросту не видеть его. Так, на долгие годы она насильно разлучает свою душу (а ведь именно это и значит имя «Психея») с ее Возлюбленным.
Но, страдая, Оруаль принимает тем самым на себя страдания Психеи. Она – Психея странствующая, терпящая горести, и именно потому ее сестра, ее душа благополучно проходит все испытания и соединяется с Возлюбленным – а вместе с ней и сама Оруаль. И не кто иной, как старый Лис, объясняет ей, почему так случилось: «Мы все – члены и органы единого целого, значит, мы – как одно тело, одно существо: боги, люди, все живое». Спустя время апостол Павел скажет: «Разве вы не знаете, что тела ваши суть члены Христовы?»
Мир накануне христианства весь охвачен предчувствием неведомого; он уже многое ищет, но пока только интуитивно. То, что христианство ясно возвестило, дли старого мира еще облечено в темные, тревожащие душу символы. «Святое знание, – говорит Жрец Унгит, – не такое, как вода, оно – не легко и прозрачно, оно – темно и вязко, как кровь. Нет ничего невозможного в том, чтобы проклятый был в одно и то же время и самым лучшим, и самым худшим из нас». Лис, встретивший Оруаль в загробном мире, знает: «Все мы, и Психея тоже, рождены в Доме Унгит. И все мы должны обрести от нее свободу». О том же говорит и сам Льюис: «Чтобы превратить смерть в средство вечной жизни, нужно эту смерть принять. Люди должны свободно принять смерть, свободно склониться перед ней, испить ее до дна и обратить в мистическое умирание, сокровенную Основу жизни. Но лишь Тому, Кто разделил добровольно нашу невеселую жизнь; Тому, Кто мог бы не стать человеком и стал Единым Безгрешным, дано умирать совершенно и тем победить смерть» («Чудо»). Не случайно именно Лису доступно понимание таких вещей – ведь он принадлежит к культуре, породившей Платона, которому многое было ведомо о душе. Лис, по своему мировоззрению близкий к стоикам, невзирая на свою суровую и скептическую философию, обладает чуткой поэтической душой – и это та ниточка, которая связывает его с миром чудесного, и потому история об Анхизе и Афродите, рассказанная им маленькой Майе, так напоминает историю Психеи. Но не только «культурная элита» Глома причастна тайнам бытия. Крестьянка, пришедшая молить Унгит об утешении, знает ничуть не меньше. Но в остальном язычники продолжали воспринимать божественное как бы сквозь «грязные линзы». Ведь так нелегко страшное, внушающее трепет божество, живущее «на черных вершинах гор и в грозовых тучах», отождествить с Господом праведным. Льюисовская Психея смогла сделать это.
Поистине, неисчерпаемы смыслы льюисовского романа. Читателю предстоит редкое удовольствие – тронув одну струну, обнаружить, что тут же откликается чудесной мелодией весь мир льюисовских образов.
А. Архипова.
********
Scan: Мария Семенихина. OCR & SpellCheck: Pietro.
Логин n
Не зарегистрировались? Вы можете сделать это, нажав здесь. Когда Вы зарегистрируетесь, Вы получите полный доступ ко всем разделам сайта.